Соседи по планете: Домашние животные - Страница 64

(Как исторический анекдот вспоминают сейчас слова Наполеона, хотя такое имело место на самом деле: «Пехота — вперед! Ослов и ученых — в середину!» Это во время похода в Египет, куда Бонапарт привез и ученых.)

Каре оказалось неприступно для легкой кавалерии. Тогда появилась полутяжелая — драгуны и тяжелая — кирасиры.

Они были достаточно подвижны, чтоб вести бой с легкой кавалерией, и достаточно мощны, чтоб проламывать построения пехоты. А если надо — драгуны и кирасиры вели бой и в пешем строю.

Существовали еще кавалергарды. Поначалу они были не вояки. Кавалергардов создал Петр I для почетного конвоя Екатерины I в день ее коронования. Это была элитная рота — всего семь десятков человек, при ней — оркестранты с серебряными трубами и литаврами. Рядовыми там служили офицеры, офицерами — генералы.

Однако в 1800 году кавалергардов почему-то «разжаловали», превратив в обычный гвардейский полк. И видимо, он-то и показал себя в битве с Наполеоном под Аустерлицем, гениально описанной Л. Н. Толстым.

В русской армии происходили постоянные изменения — то была какая-нибудь военная реформа, то, по прихоти царя, гусары и уланы преобразовывались в драгун, потом снова восстанавливались эти части, то драгун преобразовывали в кирасиров, то кирасирские полки преобразовывались в драгунские и так далее.

Но лошади оставались.

Это были уже не прежние малорослые лошадки, имевшие в холке сто тридцать сантиметров. С рыцарских времен кони стали крупнее. Но у рыцарей они были не резвые, малоподвижные. В гусарских и драгунских, кирасирских и кавалергардских полках лошади были и высокие, и сильные, и резвые.

Мы, к сожалению, не знаем точно, когда в России началось коневодство вообще и откуда изначально появлялись лошади в кавалерии: так случилось, что архив конного ведомства не уцелел — сгорел в 1737 году в Москве. Однако известно, что первый русский конный завод был основан еще при Иване III. При Иване Грозном большие конюшни существовали в Москве на Варварке (ныне — площадь Ногина и улица Разина), а при Петре I уже был издан указ от 16 января 1712 года: «…завести конский завод, а именно в Казанской, Азовской и Киевской губерниях».

В 1732 году были учреждены специальные военные заводы, затем, с 1740 года, — заводы при полках. Потом эти заводы ликвидировали — организовали казенные конезаводы, которые с 1819 года разделились на гражданские и военные.

Там выращивались кони для кавалерии, отбирались по росту, подбирались по масти. А ведь это, кстати, тоже имело большое значение — каждый полк, или рота, или эскадрон часто имел свою собственную масть лошади.

И если когда-нибудь люди догадались бы устроить парад конников всех времен и народов — им много времени пришлось бы потратить на создание гусарских или драгунских мундиров. Но как бы они ни были хороши и живописны, как бы ни были красивы в этих мундирах всадники — зрители все-таки смотрели бы не на них, а на лошадей. Потому что трудно представить себе более прекрасное и более волнующее зрелище, чем мчащиеся во весь опор кони!

А теперь с парада снова вернемся на поле брани, где кавалерия, как уже говорилось, перестала играть ведущую роль. Но наступил момент в истории кавалерии, когда ей суждено было снова сыграть важную роль. Так сложилось: конница снова вышла на передовые рубежи истории.

Шлем богатыря

...

(лирическое отступление)

На улице было светло, даже, может быть, солнечно, а тут, за плотными шторами, царил полумрак. Лишь тонкие лучики, пробивавшиеся откуда-то сверху, падали яркими узкими полосками на пол, на тяжелые стулья, на массивный обеденный стол.

Неслышно ступая мягкими туфлями, хозяин прошелся по комнате и остановился у стены. На секунду подумалось о мастерской, о неоконченных картинах. Ведь только там, за работой, забывал он обо всем, обретал душевный покой. Работа властно звала его, и сам он рвался к ней, но что-то мешало ему переступить порог мастерской, снова взять в руки палитру и кисти.

Он взглянул на дверь и мысленно измерил расстояние до мастерской. Всего несколько шагов, а как далеко сейчас до нее, до того, чем он жил почти пятьдесят лет!

Всю жизнь воспевал он богатырскую силу, удаль, отвагу русского народа. Он знал, на что способен этот народ: дай только возможность — горы свернет! И вот русская сила, русская удаль вырвалась на волю. Взвились красные флаги, загремели выстрелы, и пал властелин! Размахнулся богатырь — а обернулся Соловьем-разбойником! Вместе с царским троном затрещали разрываемые полотна, вместе с царскими дворцами рушились картинные галереи. Солдатам и рабочим, матросам и крестьянам нужен был хлеб, чтоб не умереть с голоду, и патроны, чтоб стрелять в тех, кто не дает им этот хлеб. Наверное, все это правильно, все так и должно было быть. Но что же делать ему, старому художнику: ведь для него нет жизни без кистей, без картин. А картины теперь никому не нужны. Значит, не нужен и он. Кое-кто из знакомых уехал за границу. Звали и его. Художник, конечно, отказывался. Тогда его пугали арестом — новая власть, мол, обязательно доберется до него: ведь он писал каких-то богатырей и старую Русь, расписывал соборы и церкви. А этого новая власть никогда не простит! И единственный способ спастись — уехать за границу. Но художник не представлял себе жизни без зубчатой Кремлевской стены, без кривых московских переулков и зеленых бульваров…

…В дверь постучали. Через секунду стук повторился громче и требовательней. Прошелестели испуганные шаги кого-то из близких. Звякнула щеколда. Художник услышал свое имя и встал, готовый ко всему…